Explore O:JA&L’s Buttonhook Press offerings on Amazon.

Subscribe to the O:JA&L YouTube channel.

Become an O:JA&L Member through Patreon.

Follow O:JA&L on Facebook.

Karineh Arutyunova

VOICES

(Translated from Russian by Lena Mandel)

I used to wonder—how come my grandma has such trouble sleeping?

Lengthy, rambling talks at the kitchen table at four in the morning, very emotional, subtext and pathos galore. You better believe there was always subtext. Life is not simple. But then again—there were hardships. Privations. Just remembering the war would chase sleep away. The apparition of Yasha from the shoe factory visits from time to time. So does the alcoholic neighbor, Auntie Pasha. The one who begged her on her knees not to leave, weeping. “Where are you going, Rozochka, and with the kid? Where? What if they start bombing? And what about food? Your kid is small and sickly. Here, we could all band together. We will survive somehow. A pie from one, a patty from another. But on the road—what will you eat? Oil cake, that’s what.”

And sure enough—Auntie Pasha was right. Oil cake it was. And only oil cake. And the cold, and the lice. But they were alive. What it took, don’t even ask. She would wash floors for a plate of hot soup. She would steal, too, just to feed the kid. When they came back, Auntie Pasha’s whole family was installed in their six square meters of a semibasement room. The heavily drinking son-in-law, morose, scratching his beer belly. The daughter about to pop. That’s how they looked after the room. So that no stranger could take advantage.

And so my grandma is at the kitchen table at four in the morning, gesticulating, addressing the Almighty with all possible deference—“Look, Heavenly Father, I have saved the kid and am still alive myself (albeit with a touch of tuberculosis), there are kind people in the world after all, a plate of soup here, some oil cake there, I have kept my side of the bargain. But what about you? How do we divvy up what cannot be divvied up?”

I have no idea what the Heavenly Father had to say for Himself; it looks like He could not be bothered. He totally ignored Grandma’s pleas and entreaties. No wonder. Hundreds of windows must be open in His chatroom at any given time. Pulsing, beseeching, praising. Great and marvelous are Your works. He’s the Creator, what can you do?

How do you measure some stupid square meters against this? Who can be so base?

However, God willing (indeed), they managed to find a solution. How much joy can simple things bring! Such as a real bed. With springs and nickel embellishments. Such as a dress that fits. Such as being alive. Blood pulsing just below her smooth skin, her light, easy walk. Where are you hurrying, pretty lady? What a beauty! Lady, wait!

In other words, there was always a lot of stuff my Grandma Roza could discuss with the Almighty. He shortchanged her here, pinched there. What an odd creature He was, forgetful old man, absent-minded.

So she would sit in the kitchen gloom, not switching on any light or TV (who needs that?). My grandma was her own TV—as well as her own radio. Oh, what shows she watched! What faces and voices! They were all firmly stuck in her head. She’d be quite happy to get them unstuck, even for a little bit, but—no such luck. They clamored, made a racket. As if they had no place to be but her head. You would not believe the kinds of things they would say sometimes!

If you only knew! God forbid.

And then, thank God, it’s five o’clock already. And six is just around the corner. And as soon as it’s six, she can take her bag, creased slightly at the seams, put on her flimsy coat, her slippers—and go to the market. If it’s strawberries you want, nothing can beat the early morning ones.

One would wake up of a morning, stretch (oh how sweet the morning slumber), open the window—and here she is—below. On a bench. Mumbling something, nodding. This way and that. With her bag. Full of milk and honey. She stretches her slipper-shod legs, waving away mosquitos with a twig.

So that’s what did not let her sleep. Mosquitos. Damn bloodsuckers. Now to the kitchen, let’s switch on the light, put the kettle on. If biscuits are properly soaked, one can eat them after all. And the voices, thank God, are still there.

 

* * *

Голоса

Я когда-то поражалась — отчего это бабушке моей всё не спится?

В четыре утра долгие пространные беседы у кухонного стола, причём такие довольно эмоциональные, с подтекстом и надрывом. Ну, там, слава богу, всегда был подтекст. Жизнь непростая. Лишения опять же. Невзгоды. Тут одну войну как вспомнишь, не до сна, знаете ли. Не до бубликов с баранками. Опять же мастер Яша с четвёртой обувной время от времени мерцает. Соседка-алкоголичка тётя Паша. Та самая, которая в ногах плакала, умоляла не уезжать. Куда вам с ребёнком, Розочка, с дитём? В дорогу. А вдруг бомбить начнут? А кормить чем? Дитё малое, чахлое опять же, к тому же единственное. Уж тут как-нибудь сообща. Не дадим пропасть. Кто коржик, кто коврижку. А в дороге что? Жмых один.

Ну да, права была тётя Паша. Жмых и был. Только и был, что жмых. И холод, и вши. Зато живы остались. Как выжили, не спрашивайте. И полы за тарелку горячего мыли. И балетки за пазухой выносили, чтобы, значит, дитя подкормить. Вернулись, а тёти-Пашина семья уже тут как тут. В комнатке шестиметровой полуподвальной. Всей семьёй. Зять пьющий, мрачный, пузо чешет. Дочь на сносях. Присмотрели за комнатой, значит. Чтоб чужим не досталась.

И вот сидит моя бабушка в четыре утра, жестикулирует, обращается со всем своим почтением к Всевышнему — смотри, Отче, дитя сберегла и сама (хоть и с туберкулёзом) выжила, мир всё же не без добрых людей, там тарелку супа, здесь кусок жмыха, в общем, уговор сдержала. Но и ты будь человеком. Как разделить неделимое?

Не знаю, что ей там отвечал Отче, похоже, ему всё время было не до того. Манкировал бабушкиными просьбами и мольбами. Ну ясное же дело. У него там сотни окошек в чате. Мерцают, заклинают, благодарят. Чудны дела твои. Одно слово — Творец.

Не до квадратных метров. Не до мелких потуг.

Однако, с божьей всё-таки помощью, и здесь выкрутились. Сколько радости от простых вещей! От кровати с пружинами. От никелированных шишечек. От платья с вытачками где положено. От того, что жива. Пульс под белой кожей, шаг ровный, лёгкий. Куда вы бежите, девушка? Какая красивая! Девушка! Стойте!

В общем, бабушке моей Розе всегда было о чём поговорить со Всевышним. Там зажал, здесь недодал. С причудами дядька, забывчив по-стариковски, рассеян.

Вот так сидела она на кухоньке полутёмной, свет не зажигая, и телевизора никакого не надо! Бабушка моя сама себе была телевизор и радио в придачу. Такие спектакли! Такие лица и голоса! Они у неё все в голове сидели. И рада бы избавиться, хоть ненадолго, но не тут-то было. Галдят и гудят. Будто места им другого нет, кроме её головы. Иной раз до такого договорятся!

Боже вас сохрани узнать!

А тут уже и пять, слава богу. До шести совсем ничего. В шесть можно взять кошёлочку, потёртую на сгибах, пальтишко набросить, балетки — и на рынок. Самая вкусная клубника, если хотите знать, та самая, утренняя.

Проснёшься, бывало, только потянешься (ах, как сладок утренний сон), окно раскроешь, а внизу — она. На скамейке. Бормочет, кивает головой. То так, то этак. С кошёлочкой своей. Полной мёда и молока. Сидит, ноги в балетках вытянув, ивовой веткой от мошкары отмахивается.

Так вот отчего она не спала. Мошкара. Твари кровососущие. Иду на кухоньку, зажигаю свет, ставлю чайник. Сухари, если их в чае размочить, есть-таки можно. И голоса, слава богу, при мне.

 

About the writer:
Karineh Arutyunova (author) has eight books of short stories published in Russia and Ukraine. Her writing has won many prizes, including the Andrei Bely Prize (St. Petersburg), Vladimir Korolenko Prize (Kiev), Ernest Hemingway Prize (Canada), and Mark Aldanov Prize (New York). Born in Kiev, she emigrated to Israel in the early nineties where she lived until 2009. Currently, Karineh lives and works in Kiev.

About the translator:
Lena Mandel (translator) holds an MA from The Jewish Theological Seminary, an MS from Columbia University (psychology), and a JD from Rutgers University. Now retired from a career as an attorney, she focuses on literary translation. Her translations have appeared in Packingtown Review and Peauxdunque Review.

Image: G.I. Memory by Heorhii Beltsov (1920-2009). No medium specified. No size specified. 2000. By free license (via Victor Beltsov).

Subscribe to the O:JA&L YouTube channel.